Девяносто картин составили единую композицию, живущую и дышащую всеми «девяностами» душами.
90 пульсирующих фрагментов этого одного организма – все же совершенно самостоятельные разноформатные и даже разножанровые живописные полотна – (Чечик сработал против всех существующих правил хорошего тона в живописи – каждое из них способно на «отдельное проживание», а вместе их – не расчленить).
Композиция каждой картины естественно продолжается в двух соседних – так пространство кванта-картины связывается со всей цепочкой, как гены в геноме. «Жизненный поток», «линия жизни» оказываются буквально потоком, линией (естественно, не – прямолинейной; изломанной, как коридоры лабиринта). «Дом-ино» (как его мыслил Ле Корбюзье, даром, что по первому образованию Чечик – архитектор), гигантский пазл, храмовый фриз, «Пергамский алтарь», материальные , телесные утраты которого восстанавливаются голограммами памяти.
Крайние точки этого ряда вовсе не антонимы. В реальном пространстве зала цепочка смыкается, обвив четыре стены и погрузив зрителя в виртуальное пространство, помноженное на знаки времени – бытового, исторического, мифологического; культурного, сакрального, профанного. Многоцентренная перспектива, по о. П.Флоренскому, последовательно образует сложный зрительный образ, где прошлое и будущее сходятся в настоящем.
Время не дробится, а связуется, смыкая эшеровскими парадоксами концы и начала. От «Древа познания» до «Кизилового варенья», от «Минотавра» до «Лестницы Иакова», от «Точильщика» до «Конца Троянской войны».
Сюжеты мигрируют из одного в другой, резонируют друг с другом.
Повседневность, рутина становится мифом. Миф – лирическим отступлением.
Внимательному взгляду оказываются заметны повторы и сближения, однако здесь они – не уточнения, а естественная гармоничная рифма языка жизни.
Идея возвращения, повторения превалирует в этом образе времени. «Припомненность» (термин Платона) события позволяет понять высшую, сакральную его наполненность.
Но напрасно мы вспомним о понятиях времен линейного и циклического.
Здесь времена – не в оппозиции. Здесь – « время о но ».
Здесь нет событий, от которых отсчитывают – «до» и «после». Более того, – любое способно стать «ключевым», точкой бифуркации, рождающей дальнейшие отростки живописного интертекста, складывающиеся в гигантскую «базу данных» истории отдельно взятого человека, художника, для которого история человечества – его собственная.
Все – «как бы», и все – «на самом деле».
«Лабиринт» Анатолия Чечика – его очередная персональная выставка. Итог последних лет работы. И то, что она проходит под сенью одновременно Академии художеств и Музея современного искусства логично. Пока еще не изобретен профессиональный термин для определения вида или жанра «Лабиринта», произведения, которое дышит «почвой и судьбой».
Перед нами живопись в ее высоком классическом смысле. Но история искусства еще не знала подобного ее бытования. По сути, перед нами оказывается огромная инсталляция. «Лабиринт» – не только живопись, больше чем объект, дневник, мемуары (хотя об исповедальности «цикла» не приходится сомневаться), «актуальная», интеллектуальная игра, подчиненная здесь поэтическим рядам (что, как правило, изгоняется из актуального искусства). И это – зрелище. Зрелище особого рода, требующее внимания, сочувствия и размышления.
НИНА ГЕТАШВИЛИ
